Деревянный ключ - Страница 67

— Очевидно, дар твой от Господа, коли так. Но вернемся к Иуде. Не знаю, к какому разряду прорицателей относился он, но только многие ученики свидетельствовали, что в тот печальный день Иуда был сокрушен и подавлен, увидав Маттатию Антигона в Иерусалиме, тогда как согласно пророчеству его должны были убить в Стратоновой башне, переименованной потом при Ироде Великом в Кесарию, до которой от града Давидова три дня пути. Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях» пишет, что место, где был зарублен телохранителями царя молодой воевода, также называлось Стратоновой башней, и, дескать, именно это ввело в заблуждение предсказателя. Однако буквально тут же он сообщает, что злодеяние было совершено в подземелье, неподалеку от царских покоев, и становится непонятно, зачем брат шел во всеоружии навестить больного брата подземным ходом? К тому же нигде, кроме как у Флавия, Стратонова башня в Иерусалиме не упоминается, и у меня даже возникло такое ощущение, будто он ее попросту выдумал, дабы придать сей истории еще более мистический оттенок, либо опирался на чьи-то недостоверные россказни.

— О, историки часто грешат подобными вольностями! Мне же видится, что Иуда, тот доподлинно знал, что Антигона должны убить, причем убить в этой самой Стратонос фиргос, а увидев его целого и невредимого возле дворца, понял, что должного не произошло, и не сумел скрыть своих истинных чувств, которые очевидцами были истолкованы превратно. Думается также, что оного Антигона решено было убить подальше от столицы затем, чтобы царю избежать в глазах народа Каинова клейма, а может, из каких-то других соображений, о коих мы можем нынче лишь догадываться.

— И вновь ты недалек от истины, друг мой! Я говорю это с такою уверенностью потому, что благодаря найденному папирусу являюсь, возможно, единственным в целом свете человеком, кому она известна. Если, разумеется, полагать написанное там истиной. В этом же меня убеждает то, что история, изложенная в свитке, в чем-то противоречит рассказу Флавия, а в чем-то дополняет его. Впрочем, суди сам!

103 год до нашей эры

Иерусалим

— Говорят, ты предсказал… смерть брата моего… — прохрипел Аристобул после того, как молоденький прислужник стер пурпурным платком розовую пену с губ его и почтительно отступил за изголовье царского ложа.

Старик на несколько мгновений прикрыл желтые глаза.

— Ты кто? — спросил царь, помолчав немного.

— Иуда, — отрывисто бросил прорицатель с неухоженной бородой.

— Смешно. Я вот тоже — Иуда.

— Нет, ты — Аристобул. Убийца матери и брата. Присвоивший скипетр Иуды, — безразлично ответил старик.

— Ты — ессей, да? Ничего не боишься… И что я велю сейчас содрать с тебя шкуру, ты тоже не боишься?

— Не боюсь. И ты не велишь. Ты умрешь раньше меня.

— Скоро? Отчего? — Царь вскинулся, охнул и вновь упал на подушки.

Юноша за спиной его беспокойно шевельнулся, но он остановил того резким взмахом руки.

— Скоро. Вижу, что приближенный прольет твою кровь.

— Кто?

— Кто угодно. Неважно. — Старик внезапно метнул острый и молниеносный, как дротик, взгляд в прислужника, от которого тот пошатнулся, будто и впрямь ощутил удар. — Он будет лишь орудием в руках Господа.

— Господа… — проговорил Аристобул с неизъяснимой мукой в голосе. В следующий миг его страшно вырвало кровавой слизью в поспешно подставленный слугой бронзовый сосуд.

— Я бы посоветовал тебе не лежать, а сидеть, опираясь на подушки, охлаждать левую сторону груди и меньше разговаривать… если бы желал тебе добра. Но я не желаю.

— Ты странный, — прошептал царь, пытаясь приподняться. — Чего ты хочешь от меня?

— Ничего. Это ты меня позвал.

— И верно… Скажи, когда я… умру, что будет с царством?

— Зачем тебе это знать? Почему ты не спрашиваешь, что будет с тобой?

— Тебе и это ведомо?

— Конечно. Просто я не понимаю, зачем один умирающий спрашивает о судьбе другого?

— Так оно погибнет? Когда?

— Зачем тебе?…

— Я царь! Я умираю! Я хочу знать! — жалобно и упрямо вскричал Аристобул.

— Оно проживет ровно втрое больше тебя.

— Мне тридцать три, значит, еще шестьдесят шесть лет? А что потом?

— Последнего царя будут звать так же, как убитого тобою брата, — Маттатия Антигон. Он умрет позорной смертью. А похоронит его внук того, кто прольет твою кровь. И я хочу, чтоб ты знал — сын этого человека будет Мессией.

— Безумный старик! Ты ждешь, что я поверю в твои бредни? — Голос царя взлетел к потолку и разбился о кедровые балки.

— Я ничего от тебя не жду… Аристобул.

— Тогда убирайся пророчествовать на базар! И радуйся, что сохранил шкуру! Хизкия, проводи его до третьих дверей, темно уже! И позови моего врача, наконец!

Юноша подбежал к стене, снял с нее факел и почтительно указал гостю рукой на выход. Оказавшись с ним один на один, старик вдруг положил ему руку на плечо и сказал иным голосом — тихим и мягким:

— Покажи-ка мне то место.

Хизкия вздрогнул, но повиновался безропотно. Пройдя полсотни шагов по узкому, вырубленному в белесом камне ходу, он остановился и показал пальцем на большие темные пятна на стене и полу. Иуда осмотрелся, поднял руку, коснувшись низкого свода, прошептал что-то вроде «зарубить никак… закололи, как ягненка…», затем присел на корточки, подержал ладони над кровавым следом, легко поднялся и, оглянувшись, поманил к себе юношу:

— Послушай, Хизкия. Когда тебя выгонят из дворца, найди меня… — Он помолчал, а потом прошептал, склонившись к уху мальчика: — Ведь ты же из рода Давидова, верно?